Встречи и выдумки

Огорчало меня в Бенуа его пристрастие к традициям, но зато радовала его изумительная любовь к искусству и, в частности, к нашему балету, его удивительный вкус и внимание к самой ничтожной детали. Для него все было важно в создаваемой картине. Над цветом какого-нибудь позумента, галуна на костюме статиста, которого и в бинокль не найдешь на сцене, он сосредоточенно думал, выбирал, чтобы галун блестел, но чтобы блестел не слишком, чтобы не был «дешевый» блеск. Александр Николаевич сразу представился мне исключительно театральным художником. Все краски, все линии у него непременно имели прямое отношение к задуманному сценическому моменту. Костюмы, декорация, освещение — все имело у него задачу выразить содержание пьесы. Как сюжет балета, так и тема каждого танца в этой нашей работе выходили из его головы. Тема, конечно, не в смысле хореографическом, а в смысле, так сказать, сюжетном. Например, в дивертисменте, который состоял из ничем не связанных между собой танцев с небольшими сюжетами, были такие номера: похищение альмей из гарема, за которыми с саблей гонялся комический паша, танец теней, вызываемых из земли магами, и выход уродов «монстров», которые, прикрываясь красивыми масками, привлекали к себе красавиц ведьм, а потом, откинув маски и не скрывая своей отвратительной внешности, набрасывались на женщин и уносили их.

Я принимал все эти забавные выдумки Бенуа, оставляя за собой реализацию всего этого на сцене. Это был единственный из поставленных мною балетов, в котором я действительно ограничивался ролью хореографа. Зато уже в эту мою область никто не вмешивался. Приступая к сочинению танцев, я чувствовал полную свободу творчества. Репетиции пошли радостно и успешно. Артисты увлекались. Все шло хорошо. Никогда, нигде я не пользовался такой роскошью, такими возможностями, какие были нам даны при этих казенных «чиновниках». Отношение Крупенского было очаровательным. Помню: мы сидели с ним в кабинете и изучали механизм барашков. Целое стадо баранов должно было пройти за окнами павильона в первой картине. Пробные барашки были сделаны и ходили перед нами по кабинету. Крупенский был увлечен не менее меня. Балет был ему дорог. Он, очевидно, тоже считал его «своим». Ведь от него зависело обставить балет, а это, с точки зрения «обставляющих», важнее, чем сочинение или постановка балета.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: