Программа спектаклей в Париже

При «чтении» барельефов надо понимать, результатом какого движения является данная поза.

Моя теория композиции греческого танца (о которой подробнее я надеюсь сказать в дальнейшем) вылилась стройно из этой постановки. Скажу здесь об огорчении, которое причинил успех этого танца автору-фанатику. С самого начала своей деятельности я был врагом всяких поклонов среди действия. Я доходил до крайности в проведении каждой своей реформы. Помню, что в одном из первых спектаклей, когда артисты даже в дивертисменте после отдельного номера вышли раскланиваться, я был огорчен и рассержен так, что ушел из театра.Во сколько раз должно было для меня быть мучительнее, когда артисты попытались раскланяться среди моей «танцевальной драмы» «С1еораtге»! Я играл роль Амуна. После драматической сцены, в которой я колебался между любовью и жалостью к страдающей Веренике (Павловой) и очарованием Клеопатры (Рубинштейн), я отвергал призывы первой и бросался в объятия прекрасной царицы. Нас закрывали вуалями, засыпали розами. Музыка услаждала слух, танец следовал за танцем, все более и более превращая царственный пир в исступленную оргию. Я чувствовал, что Павлова — Вереника была трогательно-прекрасна. Я верил, что нам удалось увлечь публику в иной, фантастический мир. Вакханки, во главе с В. Фокиной и О. Федоровой, неистовствовали. Первая летала по сцене как ветер, вторая замирала в томных сладостных движениях. Под конец все закружилось и шлепнулось в бурном экстазе на землю. Публика разразилась громом аплодисментов. Вакханки, отбиваясь от обезумевших юношей и фавнов, убежали со сцены. Долго длятся аплодисменты. Кажется, им не будет конца. Продолжать невозможно. Обнимая Клеопатру, воспламененный любовью, вином и пламенной Вакханалией, я все же умудряюсь принять такую позу, чтобы одним глазом увидать, что происходит за кулисой, откуда до меня доносится взволнованный шепот, какой-то спор. Это артисты решают, что надо выйти и поклониться, они уговаривают В. Фокину. Без нее неудобно выходить. Но для нее законы балетмейстера и мужа ненарушимы. Она с взволнованным лицом уговаривает кордебалет не делать этого, не портить балет. Аплодисменты же не смолкают и, кажется, никогда не смолкнут. И вот я с ужасом вижу, что мои «вакханки» и «древние греки» вместе с «бородатыми фавнами» берутся за ручки и линией выходят, чтобы поклониться. Я вырываюсь из объятий Клеопатры и тигром бегу навстречу артистам, нарушившим цельность картины, не послушавшимся моего приказания.

Я сам не знал, что буду делать. Не успел решить. Через несколько шагов моего, все же «египетского», бега аплодисменты смолкли, оборвались. Тишина мертвая. Мои «греки» смущенно пятятся в кулису. Поклон не состоялся. С этого момента он навсегда ушел со сцены в моих балетах.

Выждав паузу в своей повелительной позе, я сделал вид, что вижу приближающуюся плачущую мою невесту Веренику, и опять бросился в объятия Клеопатры.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: