Создание роли для балета

Когда меня спрашивают, создаю ли я роли для артистов и имеют ли личные данные первых исполнителей влияние на мои композиции, считаюсь ли я с ними, я отвечаю, что для артистов ролей я не создаю, а создаю их для балета, для целого, в котором артист, как бы он талантлив ни был, всегда у меня является лишь составным элементом, но с данными артистами я считаюсь и в большинстве случаев первый исполнитель и является наиболее подходящим. Художник не пишет свою картину для красок, но очень с ними считается, и то, каким материалом он располагает, определяет если не главную мысль, то детали произведения.

Если бы у меня вместо Больма был другой танцор, с другими достоинствами и другими недостатками, то и то и другое, вероятно, вошло бы в мою композицию «Половецкого воина» как необходимый элемент. У Больма большие тяжелые ступни ног и сутулая спина. Теперь, когда я вижу Воина с маленькими ножками и прямой спиной, это мне мало нравится. Когда в роли Главного негра выступали красиво сложенные, высокие юноши, я сожалел о том, что нет передо мною Нижинского с его низко поставленными коленями, с его немужской фигурой. Каждой краске свое место. Самый блестящий, восхитительный цвет может разрушить всю картину, если он не на месте положен.

Комбинация личных данных первых исполнителей определяет до известной степени мою композицию. Поэтому я часто испытываю разочарование, когда состав меняется и вступают в те же роли артисты с другими достоинствами и другими недостатками. Но главное мое огорчение при встрече с моими постановками после долгой разлуки заключается в другом. Артисты переносят из одной роли в другую свои жесты, чем стирается типичность, оригинальность каждой композиции, и, что еще хуже, артисты творят, принимая мою композицию лишь за какую-то канву для вышивания на ней своих собственных узоров.

В течение многих лет моей работы на императорской сцене и в дягилевской антрепризе этого, конечно, не было. Но вот я удалился от своих созданий, их забыли, перестали чувствовать их смысл и стали расшивать свои узоры. Недавно я был свидетелем такого изменения роли Эбеиды. Артистка Чернышева, про которую некоторые критики пишут как про замечательного трагика, вносит такой «трагизм», который разбивает всю оригинальность, всю прелесть этой роли. Когда входит шах, она больше всех трусит, больше всех мечется от страха. Когда ведет сцену с любовником, она больше всех перегибается... словом, в основе роли лежит сознание, что если она главная, да еще самая трагическая, то должна все делать в превосходной степени. Больше всех сердится, больше всех трусит, мечется, страдает — словом, больше всех старается. Как далеко это от величавого образа первых Эбеид!

В том же сезоне * поставил я «Видение розы». Сочинял его также в Екатерининском театре. Помню, как репетировал не на сцене (вероятно, была занята), а на маленькой ресторанной эстраде. Поставил очень быстро. Почти сымпровизировал. Тоже никогда потом ничего не изменил в этой композиции.

Об этом балете было очень много написано. Много правды о восхитительном исполнении Карсавиной и Нижинского и о поэтичности целого. Но много и лжи. Необычайно преувеличен последний прыжок Нижинского.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: