Целый переворот в хореографических вкусах эпохи произвела бравурная испанская качуча в исполнении знаменитой Фанни Эльслер

По свидетельству видного русского актера и театрального деятеля XVIII века П. Плавильщикова, «ни один на свете народ не имеет столь много изъясняющей и почти говорящей пляски, как Родсияне»! Такого же рода утверждения мы находим и в высказываниях зарубежных специалистов той эпохи. «Русский национальный танец столь красноречив, что я не знаю ему равного», — писал И. Беллерман, и расшифровывал свое утверждение: «красота танца заключается отнюдь не в искусном положении ноги, но в том, что в пляске участвуют — голова, глаза, плечи, туловище, руки, словом, все тело... Если сравнить французский котильон, английский контраданс (contry dance, то есть сельский танец.— В. Б.-Б.), немецкий вальс, польский променад с русской национальной пляской, то все названные выше танцы окажутся немыми и непонятными, тогда как она и красноречива и глубокомысленна». (Курсив мой. — В. Б.-Б.). И эти национальные «черты характерности» — образная конкретность, повествовательность танца — прослеживаются на всем протяжении развития русской хореографии, от балета пушкинской поры вплоть до нашего времени, когда они нашли свое яркое воплощение во вдохновенном искусстве Галины Улановой.

В русском балете поры его первого высокого подъема, связанного с прогрессивной деятельностью балетмейстера Ш. Дидло, наблюдалось не только хронологически более раннее, но и более интенсивное, и более органичное, чем на многих европейских балетных сценах, сочетание и объединение классики и характерности. Тот же Глушковский, вспоминая о постановке балета Дидло «Венгерская хижина» на музыку Венюа (1817), отмечал: «...во многих сценах невольно у зрителей навертываются слезы, чего трудно достигнуть в немых •сценах, то есть в балете; но после грустных впечатлений зритель переходит к другим, более легким; и, наконец, хохочет до упаду в местах забавных. Танцы же венгерские и характеристические преисполнены Живости и красоты». В «Кавказском пленнике», первом «пушкинском» балете Дидло (1823), это сочетание выступало еще сильнее, быть может, благодаря участию в постановке замечательного характерного танцовщика и балетного актера Огюста, которому принадлежали целиком танцы и режиссура последнего действия балета.

Введите ваше имя:

Комментарий:

Защита от спама - решите пример: